Тбилисские истории. Авлабарские трагедии

Три трагедии с прологом и даже эпилогом 

Пролог

Тем летом в Тбилиси стояла сумасшедшая жара. Вообще-то в Тбилиси по меньшей мере пара-другая недель каждого лета оказывается невыносимой из-за дневного зноя и ночной духоты. Но в тот год природа превзошла саму себя так, что по местному телевидению солидные люди призывали без надобности помещения не покидать, а родителей, еще не отправивших детей за город, сделать это незамедлительно, пользуясь любой возможностью. Советовали также много пить, включать вентиляторы, но не злоупотреблять ими. Кондиционеров тогда еще не было. Во всяком случае, массово они не продавались.

Несмотря на предупреждения, люди все-таки выходили на улицу и без особой нужды. Получали тепловые удары. Поэтому тбилисские улицы то и дело разрезали кареты "скорой помощи" с включенными сиренами. Детвора, так и не вывезенная и не отправленная родителями за город, спасалась в городских фонтанах. Строгие милиционеры смотрели на это сквозь пальцы. Им тоже было жарко, и они сами готовы были подставиться под фонтанные струи, пусть тоже теплые от всепроникающей жары. Активность испепеляющего солнца сопровождалась и даже объяснялась некоторыми чудесами.

Так, некоторые тбилисцы утверждали, что лютая жара наступила после того, как на горе Махат* появился огненный шар, выжегший всю траву до самого Элиа*. Другие говорили, что огненный шар возник не на Махате, а на самой Мтацминде*, повредив тамошние хвойные посадки. Третьи, не желавшие оставаться в стороне от темы, доказывали, что видели шар не на Мтацминде и, тем более, не на Махате, а в районе Комсомольской аллеи, и был это не совсем шар, а что-то вытянутое по вертикали и вращавшееся вокруг собственной оси с бешеной скоростью. Самые мудрые высказывали предположение, что огненных шаров было два – один на Мтацминде, другой – на Махате, и была еще одна огнедышащая веретенообразная штуковина, крутившаяся на Комсомольской аллее около монумента Картлис Деда. Именно потому так жарко, что их было три, а не два, не говоря уже об одном. Иначе сорвалось бы разве в Армянском театре, что на Авлабаре*, премьера "Отелло"? Разве попадали бы артисты в обморок?

Между нами – премьера сорвалась не из-за жары. Среди зрителей оказался некто, завершивший многолетнюю отсидку. На зоне нашелся некий театрал, так вдохновенно и упоенно рассказывавший о своем увлечении, что наш герой решил при первом же случае пойти и посмотреть "на то, что совсем, как в жизни по-настоящему". Он очень внимательно смотрел представление, сопереживал. И когда дело дошло до кульминации, встал и, обращаясь к Отелло, сказал: "Слушай, она ни при чем. Тронешь – со мной будешь иметь дело!" Спектакль был прерван на несколько минут, пока актеры полностью не совладали с накатывавшими приступами смеха, и продолжился с того самого места, где был прерван. И когда Отелло снова стал приближаться к Дездемоне, блатной поднялся и направился к сцене со словами: "То мэймун*, я же тебя предупредил – со мной будешь дело иметь! Не понял с первого раза?"

Скандал все-таки замяли, объявив, что от жары кому-то стало дурно и он помешался. Но что за шары и веретена в то лето окружили Тбилиси, так и осталось неизвестно, поскольку документальных доказательств никто из узревших эти явления не представил, на пленку не заснял, а трава на Махате и сосны на Мтацминда могли сгореть по более прозаическим причинам.

А к чудесам, произошедшим в те жаркие дни, можно было с натяжкой отнести прозрение деда Гиго. Он еще с Великой Отечественной войны вернулся слепым. Сидел на самом углу улицы Цурцумия с безымянным закоулком на низеньком табурете и продавал семечки из грязного мешка по 10 копеек за большой стакан и по 5 копеек – за маленький, а также петушков на палочке и еще какую-то мелочь. Годами так сидел, каждый день, в любую погоду, уставившись невидящими широко раскрытыми глазами куда-то вдаль. И вдруг в то утро дед Гиго затряс головой, схватился за голову, зарычал по-звериному, вскочил и завопил: "Правым глазом вижу! Вижу!" И с того дня его самого никто не видел. Поговаривали, что уехал в деревню в Кахети, к сестре. Раз уж зрение вернулось, то и в деревне мог прожить, не паразитируя, а вкалывая в виноградниках. Впрочем, поползли и другие слухи – дескать, Гиго прикидывался все эти годы, зарабатывал влегкую, а тут сломался от жары.

Все это, однако, детали. К авлабарским трагедиям, произошедшим в тот год, отношения не имевшие. Хотя, как не имевшие? Небывалая жара их спровоцировала. Если б не она, выносили бы жители Бандитского двора на ночь свои матрасы и спали бы во дворе, где был хоть какой-то воздух и можно было как-то дышать, в отличие от их барачного типа домишек?

Трагедия №1 "Не туда зашел..."

Бандитского двора теперь нет. Сегодня между театром и станцией метро "Авлабар" сквер со скульптурной композицией героев "Мимино". А тогда был двор, населенный мутным народцем. Все как один промышляли чем-то незаконным. Поодиночке и вгрупповую. Потому были скрытными, агрессивными, всегда настороженными, крайне подозрительно относившимися и друг к другу и, разумеется, ко всем чужакам. Гастроном, находившийся прямо у самого входа в этот двор, уже тогда торговал паленой водкой и левым коньяком. Они производились в Бандитском дворе. Об этом знали все. Но бутлегеров не ловили. Милиция сидела в доле. От поимки левых производителей толка не было. Или следовало посадить всех обитателей двора, потому что незаконным производством алкоголя занимались все без исключения, не считая младенцев. Или мириться с происходящим, еще и потому что при всей взаимной ненависти жильцов друг к другу между ними существовала невероятная солидарность. Своих в обиду они не давали и чуть что отстаивали всем дворовым составом от мала до велика. В общем, рациональнее было с ними не связываться. Тем более что никаких жалоб на их продукцию не было – никто паленой водкой не травился, и от левого коньяка с ума не сходил. Выпускаемые зелья они сами обязательно дегустировали, их же и потребляли при подходящих поводах, а потому они не были плохими и легальному алкоголю почти ничем не уступали. Другое дело, что и легальный тогда был дрянным, но это уже другая тема.

И вот в тот знойный душный вечер, надегустировавшись очередной партии изготовленной водки, "бандиты" разбрелись на ночь по всему двору по своим матрасам. Через какое-то время кому-то захотелось по нужде. Туалет оказался занят, и направился он во второй, в другой конец двора, замышленный когда-то как женский. Но кто в Бандитском дворе смотрел на буквы "м" и "ж" – дифференциация в туалетном вопросе там не действовала. Справил нужду, и обратно спать. Ночи в Тбилиси темные – кто бывал, тот знает. Это сейчас город освещен и переливается огнями, а тогда – один фонарный столб на всю округу, да и на нем лампочка то и дело перегорала.

В общем, тьма тьмущая. Еще и нетрезв, ибо много дегустировал. С трудом выглядел по одиночному силуэту жены свое место и пристроился рядом. Но то ли водка передегустированная, то ли подступавшее похмелье заговорило, а возжелал человек ласки и подлез к лежавшей на боку супруге. Та, должно быть, так набегалась за день, что и не шелохнулась, только пробурчала невнятно, что народу вокруг много, а он в ответ промычал, что все спят. Тут бы и вроде успокоиться, но сон пропал – ни в одном глазу. Попутно трезвеет. И чем дальше, тем ситуация ему почему-то все меньше нравится. Что-то не то, а что именно – понять сразу трудно: и запахи не совсем привычные, и подушка великоватой кажется. Тут жена во сне повернулась и... Начал он медленно и осторожно отползать. И мысли сумасшедшие при этом. Нашел свое место – так и есть – сосед валяется рядом с его женой. Видимо, тот, который туалет "м" занимал. Еще больше передегустировавший, а потому от любовных помыслов совершенно далекий. Устраивать скандал – не за что с одной стороны, а с другой – как бы его проделка не раскрылась. Решил потихоньку втиснуться между женой и соседом, а, если что, то жену успокоить – подумаешь, упился сосед, свалился тут, не убивать же?! Втиснулся. Как ни осторожничал, а все-таки разбудил обоих. Сосед, видя такое дело, хлопнул себя по голове, и под ехидное замечание о том, что меньше надо пить, направился туда, где и было ему положено спать. Но разнервничался от произошедшего и вознамерился обрести успокоение в объятиях супруги. Только начал пристраиваться, как та вдруг злобно во всю глотку: "Угомонишься ты, наконец, не хватило одного раза что ли?"

Ночь для Бандитского двора тогда же и закончилась. Часть жителей удерживала одного соседа, чтоб не натворил дел, другая часть недоверчиво слушала в энный раз второго, который каждое повествование в поисках понимания или сочувствия заканчивал словами: "Специально что ли сделал? Не специально. В туалет пошел, а потом не туда зашел".

"Специально-неспециально" доносилось до первого, и он, теряя рассудок, вспоминал живую и мертвую родню случайно наставившего рога соседа, и давал страшные клятвы сократить ему жизнь. Его невинно провинившуюся жену утешали соседки: "Мало ли что случается в этой жизни. Не бойся, мы никому не скажем". В последнее не верилось совершенно. Соседки были из тех, что могли сказать, если даже ничего и не было.

Чем закончилась история в Бандитском дворе неизвестно. Вернее не известен ее окончательный итог. А промежуточный был такой. Случайно изменившая жена днем уехала в деревню к родственникам, "пока все не затихнет" – так посоветовали соседки. Другая жена, с которой ничего не произошло, тоже уехала к родственникам, не желая верить в то, что муж изменил не по умыслу. Любвеобильного "бандита" на рассвете соседи от греха подальше командировали в Азербайджан за икрой и осетриной, торговля которыми тоже приносила неплохой доход их неформальному кооперативному обществу, велев при этом раньше, чем через две недели не возвращаться. Жертву-рогоносца обхаживали и утешали всем Бандитским двором, говорили, что это не тот случай, когда обязательно должна пролиться кровь, и приводили примеры, которые могли повлиять на его настрой. Он выслушивал, сокрушенно кивал, вроде бы соглашаясь, но тут же двусмысленно и угрожающе заявлял: "Вернется ведь рано или поздно. Всю жизнь ведь в Баку не проведет", – и разражался такой бранью в адрес опять же живой и мертвой родни ставшего врагом соседа, что солнце и небо ненадолго хмурились, и Тбилиси на какое-то мгновенье охватывала прохлада. В это же время еще одна драма разворачивалась двумя-тремя улицами дальше от Бандитского двора.

Продолжение следует

* * *

Махат, Мтацминда – горы на окраинах Тбилиси

Элиа, Авлабар – старые тбилисские кварталы

Мэймун – обезьяна